Новый хоррор. Ждем-с.

[Cherry Brandy]

Скотт Дерриксон: «По природе своей я подвержен страхам»
29.08.2014
Скотт Дерриксон получил высшее образование в евангелистском христианском университете Biola в Калифорнии. Возможно, это каким-то образом и определило сферу его кинематографических интересов, направив в русло жанра ужасов, который часто использует религиозный материал как основу истории.
Первый самостоятельный проект Дерриксона «Шесть демонов Эмили Роуз» сразу же привлек внимание к начинающему кинематографисту. Ремейк картины 1951 года «День, когда Земля остановилась» собрал приличную кассу и укрепил позиции режиссера в бизнесе. Затем он поставил «Синистер», после которого обратился к фильму «Избави нас от лукавого», снятому по книге нью-йоркского полицейского Ральфа Сарчи. Для разговора об этой картине мы встретились с режиссером в Лос-Анджелесе.

— Давайте немного поговорим о том, что вдохновило вас на написание сценария.
— Джерри Брукхаймер приобрел права на книгу Ральфа Сарчи и искал авторов для ее адаптации. Я написал первый черновой вариант сценария еще в 2004 году, но режиссера у проекта в это время еще не было. До того момента, как сесть за работу над текстом, я провел неделю с Ральфом Сарчи, который написал книгу "Beware of the night" на основе своего личного опыта. Ральф как раз и познакомил меня с популярным нон-фикшном «Экзорцизм Аннализ Мишель», положенным в основу фильма «Шесть демонов Эмили Роуз». Джерри Брукхаймер известен в наших кругах тем, что часто нанимает разных авторов для первого варианта сценария, чтобы сравнить и выбрать то, что ему нравится. Еще один вариант был написан, кажется, Дэвидом Эйром. Я в то время был совершенно захвачен книгой, которую мне посоветовал Ральф, и срочно приобрел на нее права, чтобы написать сценарий и снять фильм. Потом я сделал «Синистер», и после этого представители "Screen Gems" спросили меня о том, какие у меня планы, есть ли какие-то идеи. У меня из головы не выходила идея, которую высказал Джерри, когда мы говорили о книге Ральфа Сарчи. Он хотел сделать что-нибудь в духе «Серпико», встречающегося с «Изгоняющим дьявола». (Смеется.) По-моему, это просто великолепная идея! Я снова встретился с Джерри и перечитал свой набросок и остальные варианты. Было ясно, что нужно переписать все заново, но я взял за основу свой собственный вариант и добавил в него все самое ценное из других. (Смеется.) Так мы получили сценарий, по которому сняли фильм.
— Чем вас так привлекает этот жанр?
— Наверное, самый простой и самый честный ответ состоял бы в том, что у меня хорошо получается делать фильмы именно в этом жанре. По-моему, каждый творческий человек имеет в своем распоряжении определенный набор инструментов, используемых в работе. Если ты хорошо знаешь то, что есть в твоем распоряжении, то результат всегда будет приемлемым. Я думаю, что хорошо понимаю природу страха. Я много боялся, когда был маленьким, и процесс преодоления страхов занимал очень большое место в моей жизни. Мне нравится, что этот жанр несет в себе моральный аспект. Герои часто имеют дело с нравственными проблемами, которые обозначены здесь более контрастно. Мне нравится его кинематографичность, то, что можно делать со звуком, с изображением, его амбициозность. Все это очень меня привлекает как автора. Мне очень хочется поднять хорроры на более высокий уровень.
Я знаю из моего собственного опыта, как, впрочем, и каждый кинолюбитель, что это дешевый жанр, то есть затраты на него обычно очень низкие, а нужную атмосферу можно создать и без большого количества дорогостоящих эффектов. Из-за относительной дешевизны фильмы ужасов могут делать все кому не лень. Поэтому существует множество просто плохих фильмов в этом жанре. Я как зритель в абсолютном восторге от настоящих хоррор-шедевров, которые, кстати, сделаны не специализирующимися в ужасах режиссерами. Например, «Сияние» — фильм, снятый Кубриком, «Изгоняющий дьявола» Уильяма Фридкина, «Омен» Ричарда Доннера и другие.
— Что отличает хороший фильм ужасов от плохого? При каких условиях получается шедевр?
— Я думаю, что, во-первых, дело в наличии глубокой и сильной идеи. Во-вторых, конечно, фильм должен вызывать страх. И, наконец, его кинематографическая амбициозность. Изображение, построение кадра, образы — все это абсолютно безупречно и не может не вызывать восхищения. (Улыбается.) Так я себе представляю идеальный фильм ужасов. Я бы добавил, что в этом жанре следует все время искать что-то новое, делать какие-то новые открытия, особенно в визуальном аспекте.
— Вы упомянули, что росли в страхе. Какие это были страхи, если не секрет?
— О, множество всего. Когда я вспоминаю свое детство в ассоциации с какими-то эмоциями, то основное место, пожалуй, занимает именно страх. Просто есть дети, которые всего боятся, начиная с самого начала своего осознания мира. Я был одним из таких детей. В страхе было что-то особенное. И, может быть, еще и потому, что со мной происходили вещи, вызывающие страх.
— Что именно, можно спросить?
— Можно, но я не скажу. (Смеется.) Я знаю людей, у которых было худшее детство, чем у меня, но они не жили в страхе и не помнят многое из происходившего с ними. Я, по-видимому, по природе своей человек, подверженный страхам. Ничего в этом особенного нет. Такая натура, что тут поделаешь! Генетика.
— Вы сталкивались в жизни с тем, что принято называть дьяволом или злом?
— Если говорить о дьяволе в метафорическом смысле и как об универсальном зле, то я могу ответить положительно. Конечно, сталкивался, как и каждый из нас. Я верю в универсальное зло, которое присутствует как вне нас, так и внутри. Оно присутствует в окружающей нас среде. Мы часто создаем его своими поступками. Например, моя жена — она медсестра, работает с больными раком детьми. Рак — это зло. В этом я убежден. Может быть, кто-то возразит, что многие вещи в жизни убивают нас, но это не значит, что это зло. Я напомню слова героини Кэтрин Хепберн из «Африканской королевы»: «Природа сотворена Богом для того, чтобы противостоять ей». Так что для меня все, что связывается с природным, естественным, а потому неизбежным, не является достойным аргументом.
— Значит, страх для вас является чем-то целительным? В нем есть терапевтическая составляющая?
— Вне всяких сомнений. Я думаю, что многие поклонники жанра ужасов согласятся со мной в этом. В моем представлении это фильмы, где нет места отрицанию. Ты лицом к лицу со своими страхами, некуда бежать. Может быть, тебе и страшно, но ты знаешь, что ты в полной безопасности, переживаешь этот опыт. История жанра — не только в кино, но и в искусстве в целом — насчитывает века. И, на мой взгляд, все это призвано скорее избавляться от страха, чем вызывать его, так как в тот момент, когда ты заглядываешь в глаза тому, что вызывает ужас, оно перестает быть страшным. У тебя есть знание. В какой-то степени это как прививка. Ты получаешь способность противостоять страху в реальности, зная, что ожидать от той или иной ситуации, показанной тебе в кино или рассказанной в книге. Во всяком случае, для меня. Я могу только говорить о своем опыте и восприятии. Но я почти уверен, что каждый поклонник жанра ужасов согласится с моими доводами хотя бы частично.
— В жанре ужасов сейчас очень распространен поджанр "found footage". Как вы относитесь к этому?
— Я видел фильмы из этой категории, и некоторые из них мне нравятся. Например, Первое «Паранормальное явление» или испанский «Репортаж». Я мог бы назвать еще пару, но это не мой тип хорроров из-за их ограниченных возможностей. Там невозможно выйти за определенные рамки. Использование звуков и музыки тоже ограничено рамками тематики. Как я уже упоминал, по-моему, хоррор нуждается в более серьезном отношении, как это и происходит время от времени, когда за работу берется интересный режиссер. Этот жанр не пользуется уважением в киносреде, но мне это совершенно не мешает, так как я снимаю кино не для того, чтобы снискать уважение и почитание коллег. (Усмехается.) Мне кажется, что к нему нет уважения еще и потому, что в большинстве своем это все-таки очень посредственные фильмы, так как режиссеры, снимающие подобные ленты, не стараются сделать что-то хотя бы качественное, если не выдающееся. Например, мой фильм «Избави нас от лукавого» в большей степени триллер, чем чистый фильм ужасов, как «Синистер», например. В нем сюжет развивается посредством поведения героев, а не наоборот. В нем присутствует довольно сложная многоуровневая история. Это первый фильм, который мы серьезно тестировали на зрителях, потому что он значительно сложнее и богаче всего, что я сделал на сегодняшний день. Моя цель была сделать фильм, максимально насыщенный страхом, что создавало необходимость в новом подходе к визуальному качеству картины, ее зрелищности, к качеству производства и особенно к актерской игре, от которой зависит восприятие всей истории. Если ты как режиссер не ставишь перед собой интересные и важные задачи, то твоя работа будет всего лишь эксплуатацией жанра, а не его возвышением.
— Насколько возможно сделать хороший фильм ужасов без привычных и уже не пугающих клише, таких как выпрыгивание из-за угла с громким стуком или криком или всплеск громовой музыки? Или без этого никак не обойтись?
— Я думаю, что можно, если это не диктуется историей, которую рассказывает фильм. Есть фильмы, где без этого не обойтись, так как на этих неожиданных моментах построен сюжет, когда объект, вызывающий страх, движется либо слишком быстро, либо появляется в какой-то совсем уж неподходящий для героя момент. (Смеется.) В последнее время появилось довольно распространенное мнение среди синефилов и даже фанатов жанра ужасов, что неожиданные появления, выпрыгивания — дешевый трюк, и это так и есть в большинстве случаев. Такое выпрыгивание из темного угла может напугать на мгновение, но потом вызывает смех, если это логически не имеет отношения к истории, а создается лишь с целью заставить зрителя вздрогнуть. Если меня так напугать, то я скорее разозлюсь, чем испугаюсь. Но такие прыжки могут оказаться очень ценными для общего восприятия сюжета, если они уместны и несут в себе какую-то задачу. Тут мы имеем дело не со зрителем, которого хотим напугать, а показываем героя, находящегося в опасности. Момент шока вызывает определенное напряжение. Именно это и срабатывает в итоге, добавляя в рассказ необходимый колорит и глубину. Правильные шоковые моменты делают историю богаче.
— Можно ли сделать фильм страшным без устрашающей или тревожной музыки?
— Наверное, можно. Даже есть тому примеры. Но я считаю, что музыка в фильме, особенно в хорроре, несет неповторимый эмоциональный эффект. Люди идут в кино, чтобы чувствовать, испытывать новые эмоции. Если ты идешь на голливудский фильм, ты, определенно, настроен на то, чтобы получить эмоции, а не включать свой интеллект. Я преподаю историю европейского кино, читал курс в колледже по творчеству Куросавы. Я люблю такие фильмы и понимаю, что в них существует потребность. Но при этом не считаю, что подобные ленты по определению должны считаться искусством более высокого уровня. Это другое кино. Голливудские фильмы в большинстве своем основаны на эмоциях, и если зрители платят за эти фильмы, то они платят за то, чтобы получить эмоциональный опыт, они платят за вызываемые у них чувства. И обычно чем больше эмоций, чем они ярче, сильнее, тем лучше для зрителя. Музыка имеет большое влияние на людей, вызывая эмоции и подчеркивая их. Если в фильмах ужасов мы используем устрашающую и тревожную музыку, то только для того, чтобы подчеркнуть вызываемые историей эмоции. Это срабатывает, поэтому музыка активно используется в кино как дополнительный инструмент воздействия.
— Эрик Бана рассказывал, что его пятнадцатилетний сын — большой поклонник хорроров, что он много времени проводил с вами во время съемок. Чем он оказался интересен вам?
— Клаус — необычно интеллектуально одаренный парень. Я довольно быстро осознал, что разговариваю не с подростком, а с человеком, который знает, о чем говорит. Он не из тех неуклюжих подростков, которые, не имея контакта с родителями, близкими или сверстниками, прячутся за экранами компьютеров или становятся гиками и фанатами жанра ужасов и фантастики. Меня поразило в Клаусе то, что уровень его интеллекта позволяет ему глубоко и точно разбираться в глубинах жанра, понимая его многослойность и сложность. Мы действительно много разговаривали о проблемах жанра, о перспективах, основное внимание, кстати, уделяя Гильермо дель Торо, чьим огромным фанатом оказался Клаус. Он отлично понимает важность и значимость вклада дель Торо в развитие жанра фэнтези и ужасов. Поразительно, что Клаус замечает детали в фильмах жанра, которые могут остаться не замеченными даже профессионалами. Он приводил мне примеры из фильмов дель Торо, и я поражался тому, как сам до этого не додумался. (Смеется.) Я помню, что подумал тогда о том, какое интересное поколение художников приходит нам на смену. Насколько они все умнее. Мне было 25, когда я мог рассуждать настолько смело и уверенно о чем-то, как Клаус в его 15 лет! Я думаю, что нынешние подростки со всем их доступом к информации и с умением ее добывать и перерабатывать будут делать невероятные и потрясающие вещи в искусстве.
— Кто ваш самый любимый режиссер жанра, может быть, оказавший на вас наибольшее влияние?
— Дарио Ардженто. Именно его работы оказали на меня наибольшее влияние. Он одним из первых режиссеров в жанре ужасов сделал попытку поднять жанр на уровень высокого искусства, особенно в первом десятилетии его карьеры. При всем его неамбициозном отношении к карьере он был амбициозен в своих работах. Первые 20 минут «Суспирии» — это, наверное, лучшее, что было сделано в жанре за всю его историю. Я уже говорил, что те режиссеры, которые своими работами поднимали жанр на более высокий уровень, не были режиссерами фильмов ужасов в узком смысле слова. Дэвид Финчер, например. Его «Семь» — мой самый любимый фильм подобного рода за последние 30 лет. Я могу смотреть его с любого места и каждый раз получаю огромное эстетическое наслаждение.
— Что вам нравится в этом фильме?
— Мне нравится, как использованием света создается текстура всего темного и страшного в истории. В нем интересно объединяются настоящий страх и настоящая тревожность, беспокойство, чувство хаоса. Все это в абсолютном сочетании с происходящим. В нашем фильме мы старались достичь того же эффекта без риска вторичности или банальности, и, по-моему, нам это удалось. Многие пытались имитировать «Семь» Финчера, но никому это не удавалось. Я не думаю, что мы имитировали «Семь», но я многому научился, просматривая картину бессчетное количество раз. На мой взгляд, все сработало как надо. Зрителям, конечно, судить, но я очень надеюсь, что прав. (Смеется.)
Наталья Хиггинсон

@настроение:

@темы: Обзор фильмов, Okiniiri, Anthony ~Cherry~ Stark diary, Очумелые умения, Маааленькие радости, Для справки