Я сильно заболел тобой. Лекарств нет. Искать не буду. Я буду болеть. Всю жизнь. (с)
"- Честно говоря, я бы предпочел самолет, - Хан отпил белого вина и удовлетворено кивнул официанту, - но агентство настаивало на таком маршруте, впрочем, теперь мне понятно почему.
Мужчина начал трапезу, изредка отвлекаясь на вид, который открывался в свете редких фонарей, когда они проезжали маленькие горные станции.
- Самолет? Забудь это слово, детка! Оно не прописано у меня в контракте, - блондин ухмыльнулся, и умело управившись с кулинарным ножом, аккуратно отправил кусочек мяса в рот. Хан прыснул со смеху, откинувшись на спинку кресла и звонко рассмеявшись. Так ещё никому не удавалось его рассмешить с ходу, сразу в карьер. Он ценил это в людях, чувство юмора и некую вольность в общении, если она, конечно, не преступала границы дозволенного. Надо сказать, что границы азиата были обширны и позволяли многое. К тому же определение его как детки, было настолько неожиданным, что смеяться он начал раньше, чем оскорбляться, это тоже было им поставлено в плюс северянину. Блондин удивленно переспросил:
- Я опять сказал что-то смешное?
- А кто-то не любит летать. Интересно, почему? – наконец, Хан справился с приступом вполне задорного и искреннего смеха, - боишься? – он наклонился к собеседнику, впервые взглянув тому прямо в глаза. Пронзительный и неожиданно мягкий взгляд этих черных глаз, казалось, проникал в глубины естества, обшаривая каждый уголок души блондина. От этого ему стало не совсем уютно, и он опустил глаза, ковыряя салат у себя в тарелке."
Мужчина начал трапезу, изредка отвлекаясь на вид, который открывался в свете редких фонарей, когда они проезжали маленькие горные станции.
- Самолет? Забудь это слово, детка! Оно не прописано у меня в контракте, - блондин ухмыльнулся, и умело управившись с кулинарным ножом, аккуратно отправил кусочек мяса в рот. Хан прыснул со смеху, откинувшись на спинку кресла и звонко рассмеявшись. Так ещё никому не удавалось его рассмешить с ходу, сразу в карьер. Он ценил это в людях, чувство юмора и некую вольность в общении, если она, конечно, не преступала границы дозволенного. Надо сказать, что границы азиата были обширны и позволяли многое. К тому же определение его как детки, было настолько неожиданным, что смеяться он начал раньше, чем оскорбляться, это тоже было им поставлено в плюс северянину. Блондин удивленно переспросил:
- Я опять сказал что-то смешное?
- А кто-то не любит летать. Интересно, почему? – наконец, Хан справился с приступом вполне задорного и искреннего смеха, - боишься? – он наклонился к собеседнику, впервые взглянув тому прямо в глаза. Пронзительный и неожиданно мягкий взгляд этих черных глаз, казалось, проникал в глубины естества, обшаривая каждый уголок души блондина. От этого ему стало не совсем уютно, и он опустил глаза, ковыряя салат у себя в тарелке."